Надежда Тумашова в редакцию "ЗВ" пришла подписаться на районную газету, которую читает с незапамятных времён. Заодно поделилась своим горем: во время апрельского циклона затопило подполье и обрушились стены. Обратилась в администрацию города за помощью, получила ответ, что с её пенсией в 16 тысяч рублей на поддержку рассчитывать нечего. Нужно выкручиваться самой.

Посидели, поговорили. Условились встретиться на следующий день. Гостья засобиралась домой, а с ногами беда: разболелись на непогоду, не идут.

– Ничего, доковыляю...

– Чего это вы будете ковылять. Сейчас я вас на своей машине довезу.

Умастилась на переднем сиденье, поехали. По пути спрашивает: "Ты вроде человек авторитетный, а чего на "Ниве" ездишь?".

 

Такой рассудительности от 94-летней женщины не ожидал и развеселился от души. Сам никогда не придавал значения модели машины: ездит и ладно. Подумал, что если бы пришла блажь делать политическую карьеру, то непременно имиджмейкером взял бы Надежду Андреевну. А почему нет? Женщина хоть и в возрасте, но в тренде.

А с подпольем, после апрельских катаклизмов, действительно беда: доски обшивки выломало вспучившимся грунтом и очень сыро. Пока обследовал, испачкался в глине и нацеплял паутины. Хозяйка кинулась заботливо отряхивать. Потом беседа продолжилась.

В ответе, полученном из администрации города, содержится подробный анализ случившегося. По мнению авторов письма, к разрухе в подполье привели "резкий перепад температур, активное таяние снега, а также несвоевременная уборка снега владельцами земельных участков". В конце вывод о её вполне "прожиточной" пенсии. В общем, круг замкнулся, и надежды на помощь не осталось.

– А в День Победы вас чествуют?

– Конечно, – встрепенулась собеседница. – В этот день власти не забывают. Вот моё удостоверение участника трудового фронта. Медаль. Я ведь с малолетства начала работать. И всю войну работала, да так, что иной раз от усталости с ног валилась.

Родилась Надежда Андреевна в посёлке Потехино. В 30-е годы, вспоминает она, это был большой посёлок.

– Посёлок строили заключённые, – рассказывает она. – Была большая пристань, и груз доставлялся пароходами. На берегу стояли большие амбары, которые за навигацию заполняли товаром и продуктами. Я в ту пору маленькая была, но всё помню.

А когда начиналась зима, то мужики подряжались возить грузы в Якутию. На лошадях возили, обозами. Машин-то не было. На извозе многие работали.

Отца моего посадили и больше мы его не видели. А всё началось после того, как он ушёл на лето мыть золото и принёс 18 фунтов золотого песка. Но язык за зубами держать не умел, да и выпить любил, Царствие ему небесное. Поехал на пароходе с этим золотом в Благовещенск. Рассказывают, по пути куролесил, пароход то и дело задерживал на пристанях по своей прихоти, а потом рассчитывался за простой судна золотом.

Посадили отца. Осталась мать с шестью детьми, а потом умерла и воспитывала нас бабушка.

Две старшие сестры замуж вышли за поселенцев из бывших заключённых. Одна из них взяла в свою семью младшего брата, а другая – маленькую сестру. Бабушке всё полегче стало, хотя жилось очень тяжело. Я уже подростком была и начала сама зарабатывать на жизнь. Полы мыла у зажиточных людей. Раньше-то крашеных полов не было и их приходилось скоблить до белизны. Вот и обращались ко мне: "Надька, иди поскобли полы". Шла и скоблила, а расплачивались только тем, что накормят. Так и жили.

Потом муж одной из сестёр говорит: "Устраивайся рабочей в пекарню". В ту пору мне уже лет 14 было. Носила воду и дрова. Тяжело приходилось.

Когда началась война, мне было почти 19 лет. С лошадьми я обращаться умела и меня направили на заготовку дров. Бригада – сплошь женщины. Всю зиму в лесу. Стыдно признаться, но у меня даже нижнего белья тогда не было. Так в ватных штанах и ходила. А куда деваться?

К работе относилась ответственно. Наверное, это замечало и начальство. Время от времени выдавали кое-что из одежды: то платье, то платок. Стали поручать ответственные поездки. Часто посылали с грузом на лошади в Дамбуки. Я ничего не страшилась: ни зверей, ни темноты, ни расстояния далёкого... А вот кладбища боялась до умопомрачения. Если приходилось мимо проезжать, да ещё ночью, то понужну лошадь, закрою голову руками, вся сожмусь в санях, а самой кажется, что сзади догоняет толпа покойников. Страшно.

Помню, как-то ближе к весне послали меня в Бомнак за пушниной. Поехала по реке. А уже начиналось половодье и по поверхности льда шла вода. Обратно возвращалась с грузом и больше всего боялась намочить мешки с пушниной. Перекладывала их повыше. Измучилась и страху натерпелась. В ту пору за такую промашку могли очень сурово спросить...

Из-за того, что мы проживали в районе, приравненном к Крайнему Северу, нам выдавали по 800 граммов хлеба. А он плотный был, как кирпич, а потому размером с ладошку. Съедали его за один присест, как конфетку. Всегда были голодными. Бывало, отправят хлеб возить, приеду в пекарню, пока гружу буханки, а одну исхитрюсь или под телегу бросить или через трубу на улицу протолкнуть. А сама выбегу на улицу под предлогом, что лошадь пошла, и подберу тот хлеб.

Всякое приходилось пережить и в войну, и после войны тоже было не легче. Я бы и эту беду-напасть с подпольем перемогла, если бы помоложе была. Но мне уж 94 года. Что я могу?

Григорий Филатов.

Фото автора.